Part 37.

Время от времени я одним глазом посматривал на Кота. Тот, всецело поглощенной едой, в серьёзные разговоры не вступал, а всё больше шутил. Шутки его были такими же добродушными и округлыми как и он сам. Насытившись, Кот обратил на меня внимание:

- Ну что, милый, пойдем побеседуем?, - предложил он.

Никакого панибратства в этих его словах не было, скорее чувствовалась профессиональная доброта детского доктора. Мы перешли в другую гостинную.

Ничего путного от разговора с Котом я не ждал. Судя по его внешности, профессором он был в мясомолочном институте. Я же себя считал математиком - прикладником.

Наш разговор начался с невинных вопросов типа е2 - е4. Он спросил о том где я учился, похвалил мой институт и поитересовался моей димпомной работой. Боясь, что Кот ничего не поймет, я начал рассказывать в общих чертах. К моему удивлению, Кот выказал поразительную для мясомолочника эрудицию.

Распрашивая о деталях моей работы и желая пояснить свои слова, он, совершенно неожиданно, закатив к потолку серые с длинными ресницами глаза, недрогнувшей рукой выписал на салфетке уравнение Колмогорова - Чэпмена.

Я перешел к вещам посложнее. Кот тоже прибавил. Это становилось интересным. Кот не только не отставал, но даже своими вопросами пару раз ставил меня в тупик. Несколько этим расстроенный, я начал рассказывать о другой своей работе, куда более продвинутой. Но и здесь Кот держался на плаву.

Казалось, мы экзаменовали друг друга. Кот, добродушный и тактичный, боясь задать слишком сложный вопрос, уступил мне инициативу. Это я всё рвался вперед, а он, как опытный стайер, держался лишь на пол корпуса сзади, не обижая, но всё же демонстрируя, что сможет победить меня спуртом на финише.

Через пол-часа стало ясно - Кот с блеском выдержал мой экзамен. Мы смотрели друг на друга новыми глазами. Мы были с ним одной крови. И этот толстый, гладко выбритый водевильный кот и этот нагловатый пиздобол, рубаха-парень Кандид, принадлежали одному клану, одному Ордену, о членстве в котором мог мечтать лишь один из тысячи.

Уже потом, работая на одном семинаре, мы много раз оказывались втянутыми в гонку. Иногда побеждал он, а иногда и я. Думаю, что он был умнее меня, зато я был моложе и смелее. Эта смелость, эта научная наглость не раз выручала меня. Для меня не существовало авторитетов. То есть, конечно, я был готов условно поверить, что тот или иной человек заслуживает уважения как ученый, но никакие титулы, сами по себе не производили на меня сильного впечатления. Я не любил читать чужих статей, боясь что они собьют меня с толку, навяжут мне свой образ мыслей. К чужим работам я обращался лишь тогда, когда сам заходил в тупик и мне становилось интересно, как другие из этого тупика выбираются. И это помогало мне найти свой путь, свою тропу, нехоженную и незагаженную, неожиданно дарившую алмазные россыпи.

Part 38.

Много лет спустя, Ленечка описал мне свои впечатления о нашей первой встрече.

Еще в дверях он обратил внимание на мою длинную бороду. Росла она буйно, ни чем не сдерживаемая. Иногда я её укорачивал, но потом она брала своё. В конце концов борода победила. Я перестал её стричь и в этом вопросе полностью отдался на милость своих подружек. Время от времени, то одна, то другая пыталась стрижкой облагородить мой облик.

Мне же был мил образ геолога, под него я весьма удачно косил. Были, однако проколы. Один раз, в метро, меня уважительно назвали "отцом", намекая на мой духовный сан. Другой раз, в Загорске, на платформе электрички, какая-то бабуся попросила моего благословения.

Чувствуя, что бабуся эта, по всей видимости, серьёзно нагрешила, и нуждалась в моей помощи, я не мог отказать ей в благословении. Пробормотав скороговоркой услышанную в кино формулу, я отошел. Мои понятия о Православии в ту пору были невелики. Однакож, ввязался я однажды в теологический спор с настоящим батюшкой по поводу внебрачных половых связей. Очень хочется про это рассказать, но приходится самому себе заткнуть рот, так как это никакого отношения к моей встрече с Ленечкой не имеет.

Не могу сказать, что моя борода была так уж неуместна в США. Думаю, что она была весьма интересна Кириным студенткам. К тому же, как потом окажется, именно борода и привлекла Линду. Кириных же знакомых она шокировала.

Ленечка рассказывал, что к нему подошел кто-то из местной интеллигенции и указывая на меня спросил: - А этот, он с какой ветки свалился?

Ленечка честно признался, что видит меня в первый раз и поэтому ничем не может помочь.

Точно также, как я увидел в Ленечке кота, он увидел во мне молодца, из тех кто сидели в лавках и торговали сукном. Он так и ждал, что Кандид разложит сейчас свои товары и начнет торговать, с прибаутками и приплясами. Мысль о том, что Кандид был ученым, показалась бы ему совершенно нелепой.

Однако, когда Кандид начал говорить о математике, произошла метаморфоза. Внутри Кандида что-то сдвинулось и перед Ленeчкой сидел уже совершенно другой человек. Даже голос Кандидов изменился до неузнаваемости. Вот с этим, другим человеком, и просидел Ленечка пол-часа.