Цитата:

---

А вы сами знаете, как тяжело во Франции писать о любви. Потому что все, что касается любви, во Франции уже давно написано. Там о любви знают все, а у нас ничего не знают о любви. Покажи нашему человеку со средним образованием, покажи ему твердый шанкр и спроси: «какой это шанкр – твердый или мягкий?» – он обязательно брякнет: «мягкий, конечно»; а покажи ему мягкий – так он и совсем растеряется. А там – нет. Там, может быть, не знают, сколько стоит «зверобой», но уж если шанкр мягкий, так он для каждого будет мягок и твердым его никто не назовет…

Короче, «Ревю де Пари» вернул мне мое эссе под тем предлогом, что оно написано по‑русски, что французский один заголовок. Что ж вы думаете? – я отчаялся? Я выкурил на антресолях еще тринадцать трубок – создал новое эссе, тоже посвященное любви. На этот раз оно все, от начала до конца, было написано по‑французски, русским был только заголовок: «Стервозность как высшая и последняя стадия блядовитости». И отослал в «Ревю де Пари».

– И вам его опять вернули? – спросил черноусый, в знак участия к рассказчику и как бы сквозь сон…

– Разумеется, вернули. Язык мой признали блестящим, а основную идею – ложной. К русским условиям, – сказали, – возможно, это и применимо, но к французским – нет; стервозность, – сказали, – у нас еще не высшая ступень и далеко не последняя; у вас, у русских, ваша блядовитость, достигнув предела стервозности, будет насильственно упразднена и заменена онанизмом по обязательной программе; у нас же, у французов, хотя и не исключено в будущем органическое врастание некоторых элементов русского онанизма, с программой более произвольной, в нашу отечественную содомию, в которую – через кровосмесительство – трансформируется наша стервозность, но врастание это будет протекать в русле нашей традиционной блядовитости и совершенно перманентно!..

Короче, они совсем заебали мне мозги. Так что я плюнул, сжег свои рукописи вместе с мансардой и антресолями и через Верден попер к Ла‑Маншу. Я пел, думал и шел – к Альбиону. Я шел и думал: «почему я все‑таки не остался жить на квартире у Луиджи Лонго?» я шел и пел: «королева Британии тяжко больна, дни и ночи ее сочтены…» а в окрестностях Лондона…

---

отседова Там все про стервозность

--------------------

На мыльно точильно дрочильном заводе Работает маленький Пьер Намылит наточит надрочит, хохочет И думает он инженер

Действия: