Где-то там, в глухой Севилье
Наши бляди гнезда свили,
Чтобы доны в них носили
Свои яйца и песеты.

Наступило жарко лето.
Бляди черные мантильи,
Веера и кастаньеты
Побросали в чемоданы,
В край родной, обетованный,
В край, где блядство – не работа,
Рейсом SU Аэрофлота
С песней, с пляской полетели,
А в Севилье опустели
Из-за этого панели.

Сохнут, старятся гандоны,
Не находят себе места
Опечаленные доны.
В час полуденной сиесты.

Им фиеста – не фиеста!
Страшны местные гишпанки –
Кривоногие цыганки!
Им себя утешить нечем,
Так печальна их планида.
Им коррида - не коррида!
Ночь – не ночь! Не вечер – вечер!

И что толку издеваться
Над животным бессловесным?
Знамо дело, поебаться
Во сто крат, куда приятней!

С мылом я помылся в душе
Был завит, потом надушен,
Собираясь в гости к ней,
На ногах остриг ногтей!

Я продел цветок в петлицу,
И как, если б шел жениться,
У дверей ее стальных
Встал - красивый, как жених!

Безмятежный, беззаботный,
Там стоял совсем один,
Но как будто, где-то, кто-то
Передернул карабин.

Лязг железного засова,
Скрип несмазанных петель.
Я сказал всего два слова
В приоткрывшуюся дверь.

Кто-то был еще в квартире
За другой закрытой дверью.
Ты, одетая в мантилью,
Обняла меня за нею.

Поначалу я опешил,
Стал пунцовым от смущенья,
Слыша стоны потерпевшей
И животное сопенье.

Я подумал: «Боже, правый!
Кто глумиться так над телом?
Неужели бык коварный
Изловил жену тореро,
Вставив ей промежду ног,
Свой кривой и острый рог?»

Полилось, шипя и пенясь,
Искрометное вино.
Ты взяла меня за пенис,
И вздохнула, как в кино.
Он твоей рукой согретый
Стал упругим и тугим
Всем известно: наше лето –
Чуть теплее южных зим.***

Как в бутон, проникнув, пчелка,
В твою розовую щелку
Вездесущий мой язык,
Уподобясь ей, проник.

И хотя язык мой - враг мой,
И с него сорвавшись слово,
Будет в воздухе носиться,
Словно птица – не поймаешь,
И обратно не засунешь!
Я решил ему дать волю!
Насладится пусть свободой
У ее пещерки входа!

Так здоровьем рискуя,
Слившись в страстном поцелуе,
В поцелуе долгом, нежном,
Наши губы трепетали,
И мои усы промежность
Ей легонько щекотали.

На флакон микромистина
Ты с надеждою смотрела,
Из трусов, как из корзины,
Моего живого тела,
Извлекала его части,
Там лежащие отчасти,
В том числе, весьма крутые
Яйца, но не золотые,
А исконные, родные.

На кровати, лежа в зале,
Все, что можно, облизали
Мы с тобою друг у друга.
Неминучая разлука
Подступала к горлу комом.

Местом хорошо знакомым,
Как избушка, повернулась
Ты ко мне, как к лесу, задом.
И прогнулась,
И сказала: «Вань, войди,
Мне очень надо!»

Я раздвинул аккуратно
Ягодиц две половинки,
И входил туда, обратно,
Глядя на округлый анус.

Я решил, сменю резинку,
И еще на час останусь.
Пережду грозу и бурю,
Гром, и семяизверженье,
И еще разочек вдую,
Но уже без напряженья
В подкосившихся коленях.

Мы, раскинувшись, в истоме,
Предаваясь сладкой лени,
В забытьи и в полудреме
Как солдаты после боя,
Отдыхали после ебли,
Было что-то роковое
В звездах на полночном небе.

Кто верхом так быстро скачет,
Распустив власы по ветру?
Всадник в поисках удачи -
Наскочить впотьмах на ветку?
Кто коня жестоко шпорит,
Что из губ сочится пена?
Да, это ж Ваня Лену порет,
А вернее, Ваню Лена!

Лена – знойная гишпанка,
Сама родом из-под Тулы
И Ваня с рожей, как у танка,
Но с таким же длинным «дулом»

Весь я в чем-то был испанском
Перепачкан, словно клеем.
Я подумал о шампанском,
И сказал: «Бокал налей мне!»

Приоткрыл глаза Радищев,
Створ двери обозревая,
Затряс седою бородищей,
Словно призрак отгоняя,

Дверь открывшую, девицу –
Сиськи - врозь, а ноги – вместе.
Он подумал: «Провалиться
Мне на этом самом месте!»