И с маху —в плесень,
в гнилое, буро-болотное:
— Не тесно ли здесь вам?
Не желаете выпустить животное?
Пусть, воли хлебнув,
побегает,
последит,
поиграет всласть;
Ему — каково,
что над ним —
егерем —
дурацкой воли
какая-то дурная власть?!
Ему бы —
сразу —
на мягкое,
на травку,
а то и ещё куда помягче…
Что ж вы на девушку смотрите, как на китайскую вазу?
Разбить боитесь?
Надо же!..
Мальчик,
мальчик!
Да что ж вы,
миленький,
так по-детски?
Не стыдно?
Как будто бы только
от маминого подола!..
Ведь все эти девки
(Заметьте,
даже самые видные) —
все вместе!
потянут не больше,
чем весит один лишь
нежнейшего вашего сердца осколок!
Не больше!..
Забудьте.
Залейте закатами.
Запейте рассветами
в призрачной пене измятых постелей.
Попробуйте,
лучше насколько
их видеть распятыми
в голгофах подушек,
измотанных,
жалких,
за всё отплативших —
за всё,
что мы с вами терпели.
Но мы не в расчёте?!
Пусть платят.
Заваливают векселями —
на тех,
о которых мы плачем
в бессонные ночи
сухими как вата,
белёсыми
от потолочной извёстки
глазами…
Не жалко!
Их доля — платить,
наша —
с ясной улыбкой
гасить этот вексель
и не вспоминать —
никогда! —
вот что значит — мужская закалка! —
о Тех, о Других,
с которыми только и стоит
быть вместе.