Donskoi
( )
26/05/2008 15:13:36
Тем, кто пойдет за нами

 

    Малая Виска не такая уж маленькая, если посмотреть на неё с высоты птичьего полёта. Точнее, с высоты полета ЯК-18Т. Но способность видеть что – либо вокруг себя, кроме приборов и линии горизонта, приобретаешь только часов через 20 – 30 самостоятельного налета. Озеро, спиртзавод, урановый рудник «Берёзовка», поле аэродрома, собственно, сама Малая Виска в начале твоей лётной жизни – просто ориентиры. Обращать внимание на красоту земли и неба разрешаешь себе уже потом, когда самолет становится частью твоего тела и разума, когда «крутануть петелку» в пилотажной зоне – это уже кайф, а не дикое напряжение каждого нерва, когда в полете чувствуешь себя властелином мира, а не выпавшим из гнезда птенцом.

             Субботнее летнее солнце щедро льет свой жар на аэродром и на плоскую – до горизонта, тарелку жирного украинского чернозема, щедро засаженную кукурузой. Ни жара, ни пыль по щиколотку на разъезженной грунтовке, уходящей вдаль, не могут омрачить радости – впереди целый день свободы! Вернее, свобода началась ещё вчера вечером – уезжающие в Кировоград, на выходные дни, инструкторы от души пожелали своим курсантам эротических снов, чтоб народ не бегал в самоволку в поисках радостей и укатили прочь на чадящем ЛиАЗе. Свободный ночной труд по разгрузке арбузов на товарной станции был оплачен самыми спелыми экземплярами в размере: «сколько сможете упереть без мешков» и премирован в размере: сколько влезло в снятые х/б с завязанными рукавами. Жара и пяток арбузов неожиданно странно подействовали и на нашего ротного – он совершенно свободно отпустил нас «на почту» аж до самой вечерней поверки.

         Отставший потный Стас ворчит: «Может кто – нибудь заберёт у меня этот поганый арбуз!?». «А ты неси его за ручку – так удобнее» - наше предложение его, похоже, не радует. Мы спешим на «разведку» замеченной с самолёта ещё пару дней назад цели: изогнутое турецким ятаганом озеро с тенистой рощицей на крутом берегу манило к себе, как оазис в пустыне. Никто из нас не слышал, чтобы в казарме обсуждались плюсы и минусы от посещения этого рая, поэтому протопать ножками путь в три минуты полета от аэродрома - кажется нам разумной ценой за возможность спокойно поваляться на травке с кременчугской «Примой» в зубах и закусить арбузом запасённый заранее пузырь тёплого местного самогона. Все известные нам ранее места уже не подходят для подобного отдыха – наш капитан, похожий на откормленного кота, их давно вычислил, а сегодня - его дежурство по аэродрому.

        Вторым не выдерживает самый ленивый в нашей четверке - генератор идей Джон. Своим с надеждой заданным вопросом: «А может, в кукурузе?», он прощупывает меня и Юрку для выявления возможных союзников. Похоже, до него доходит, что три минуты лёту – это далеко не три минуты ходьбы. Но Юрка неумолим, я тоже хочу поближе к воде, так что пока – ничья: он со Стасом против меня с Юркой. Назревающий бунт закончился, так и не успев толком начаться. Примерно через километр кукуруза расступается и плавающие в озере утки оповещают округу о появлении чужаков паническим кряканьем. Правда, через десять минут они уже не обращают внимания на ныряющую рядом четвёрку странных существ с чёрными от загара лицами и кистями рук и омерзительно белыми телами, без малейшего намёка на оперение. Все попытки ради хохмы ухватить утиную лапу в стремительном броске или нырком из – под воды, вызывают у птиц только лёгкое недоумение.

        Сорок минут – достаточный срок для охлаждения самогона с арбузом во взбаламученной воде, однако сорок минут – достаточный срок, и для того, чтобы набитый с утра макаронами с котлетой желудок начал напоминать о приближении обеденного времени. Арбуз для обеда не годится, это - закуска. Поймать утку в воде – тоже не вариант. Вывернутые карманы показывают наличие трех мятых рублей, спичек, сигарет, тупого складного ножа и полное отсутствие еды. В результате «военного совета» под акацией на бугре, мы принимаем единогласное решение: выжать трусы и совершить марш – бросок в ближайшую деревню, где и поохотиться на еду.

       Единственная улица встречает только ленивым брёхом собак за невысокими заборами, мычанием привязанного на солнцепёке одинокого телёнка, да сонным кудахтаньем десятка кур, зарывшихся от жары в землю под пыльными кустами. Трудно сказать, на кого мы похожи в своей выгоревшей на солнце, местами промасленной и пропотевшей форме, без фуражек. В голове проносятся эпизоды из фильмов про поимку сбежавших их лагеря зэков. Хочется стать спиной к стене, а ожидание крика: «Стой! Руки вверх!» уже просто невыносимо. Трудно глотать густую слюну, ещё труднее её сплюнуть… Осторожно пробираюсь вдоль стены сарая, неряшливо сложенного из камня, поворачиваю за угол и замираю от неожиданности. За углом стоит давно небритый мужичонка непонятного возраста в резиновых галошах и брюках, заправленных в явно несвежие носки. Он неподвижен, глаза его закрыты, с блаженным выражением лица он мочится на стену. Мочится долго, я не выдерживаю и вежливо кашляю, струя нервно мечется по стене и в итоге, моча течет в галошу… Заковыристый мат неизвестно в чей адрес, мутный взгляд и крепкий многодневный перегар говорят о том, что мужичонка явно нуждается в опохмелке. «Папаша! Продай курочку!» Мужичонка с трудом наводит резкость и взгляд его натыкается на мятый рубль, который я кручу у него перед носом. Взгляд перемещается на троицу, стоящую у меня за спиной и снова на меня, мозолистые пальцы выдергивают мой рубль, который мгновенно исчезает под резинкой носка. Лёгкий кивок головы в сторону кустов: «Ловить сами, покы хозяйка з церквы нэ прыйшла… Тилько нэ ту, пестреньку, бо хозяйка убье, та и быстрише…, щё милиция побаче…». Да, видно здорово мы похожи на беглых…

Охоту ведём по всем правилам: на цыпочках окружаем кусты одновременно с четырёх сторон. Однако, куры начеку, их истерическое кудахтанье пробуждает собак по всей деревне. Бросаюсь в облако пыли и натыкаюсь на курицу и Юркины руки. Он оказался быстрее. Короткая яростная борьба заканчивается нашей победой – пёстрая куриная голова безжизненно болтается на шее, свёрнутой для надёжности на пару оборотов. Наш отряд быстро покидает место сражения под горестные вздохи мужичонки: «Тэпэр точно убье!..».

    В обсуждении подробностей охоты, обратная дорога к озеру кажется короче. Джон, как самый опытный из нас, вспоминает, что голову нужно срочно отрубить и дать крови стечь, иначе мясо потеряет свой неповторимый вкус. Сказано – сделано, я держу курицу за голову, Юрка за крылья, Стас не спеша пилит шею тупым перочинным ножом. Нож без конца скользит по перьям, но мы не торопимся. Вдруг кровь брызжет во все стороны, пропыленные хэбэшки испорчены окончательно, от неожиданности руки отпускают пёстренькую тушку, которая, странно ковыляя, скрывается в придорожном бурьяне. Недолгая погоня завершается нашей победой.

     Нечего было хвастаться, как три месяца работал санитаром в хирургии - препарировать пёстренькую досталось мне. Спасибо, память не подвела да рука не дрогнула. Теперь ко всем моим талантам добавится репутация хирурга и повара. Пестренькая напоследок одарила ещё одним сюрпризом – внутри неё оказалось совершенно нормальное яйцо, видно собиралась его снести, да не успела… Делить его на четверых нет смысла, поэтому быстро размазываю содержимое по тушке, втыкаю в неё палку и – на костер. Эх, посолить бы ещё, да хлеба булку!

    Ленивая нега разливается по телу, жара собирается уходить за горизонт вместе с солнцем, выстиранные хэбэшки уже высохли, костёр прогорел и потух. Пора прощаться с нашим маленьким раем. Нет, сначала зароем в землю арбузные корки, пёстрые пёрышки, лапы и ливер – всё, что осталось от нашей скромной трапезы. Теперь дохнули друг на друга – перегаром не тянет. У кукурузного поля оглянулись назад – спасибо, всё было просто здорово!

    «Вторая рота – подъём!», зарядка, полёты дневные, полёты ночные, полёты по маршруту, «Сорок четыре четыреста семьдесят два – «Березовка» сто полсотни!», «Ну что, крутанём втихаря петелку?», «Сорок четыре четыреста семьдесят два – на траверзе дальнего!». Взлёт, посадка, взлёт, посадка, дни бегут незаметно. Солнце уже не палит, просто ласково греет, листья желтеют, некоторые лежат под деревьями. Душа требует самогона, желудок – курятины. Теперь готовимся в поход основательно: хлеб, соль, бутылка, помидоры и лук.

Кукурузное поле уже прекратило своё существование, приходится переться по пахоте. Не беда, скоро наш маленький рай, рухнем на траву, пальцы в землю - заземлимся, сигарету в зубы – отдохнём! Вот и озеро, шаг ускоряется сам собой, уже почти бежим. Стоп! Это не наш рай, да и не рай вовсе – ветер гоняет перья по склону, на покалеченных ветвях болтаются куриные внутренности, битое стекло хрустит под ногами, чёрные язвы костров разбросаны до самой воды. Какая же скотина проговорилась? Ведь договаривались молчать! Стыдно смотреть друг другу в глаза… Ну и ладно, вся жизнь у нас ещё впереди, найдем для себя ещё не один рай. Бутылка и луковица – по кругу. Помянем. В гору идти почему – то тяжело. У пахоты оборачиваемся назад в последний раз. Тем, кто пойдёт следом за нами будет нелегко…