Он был, может быть, первым из не членов моей семьи, который заставил меня по-настоящему думать. Я был еще весьма юн, мне не с чем было сравнивать это ощущение - думать о действительно большом, думать о вечном, человечном, о страхе, о неподвластном тебе. Тогда, в мои 13, он меня заворожил. Читать было почти нестерпимо больно, всё время хотелось убежать от этого, но я опять и опять лез в старый отцовский чемодан, специально им запрятанный за письменный стол и заложенный еще парой портфелей, доставал машинописные листки... Маленькие рассказы, Бодался теленок с дубом, Один день, Архипелаг (этот был в виде толстого томика толщиной с руку), Раковый корпус...
Во взрослом уже возрасте с еще большим трудом (думать и переживать - работа тяжелая) перечитывал это, читал в Круге Первом. Потом 200 лет вместе, Красное колесо... Потом были и полемические его вещи в прессе. Уже находил в себе силы не соглашаться с чем-то, уже было с чем сравнивать по фактам, уже мог найти грубые даже ошибки, - а что-то всё равно заставляло совершенно не так относиться к его вещам, как мог относиться к вещам, написанным/сказанным другими. Он... он поднимал дискуссию. Он её не только поднимал как проблему, он её просто поднимал - на такую высоту, на которую её не мог в России поднять никто.
Нет желания сравнивать его с кем бы то ни было - я озираюсь, и вокруг и во времени - и ничего равного не вижу в протяжении моего полувека.
Вот так рутинно всё случилось: открываешь новости и узнаешь, что человек, казавшийся тебе дубом среди гладкой степи, умер. От сердечной недостаточности.
Вот так, тоже рутинно скажу - нам будет его не хватать. Как детям не хватает строгого, и мудрого и ошибающегося, но любящего отца. И это "не хватает" уже никогда не кончится. Аминь.