Цитата:

---

Молодой лагерфюрер прошелся по комнатам. В нем клокотала злость. В спальне накрыт небольшой стол на два человека: сардины, заливной поросенок, шоколад и фрукты. На подносе бутылки с ликером, коньяком. В ведре со льдом шампанское. Сегодня, черт возьми, он собирался провести вечер со своей молодой женой, а на завтра в доме Шуберта назначен банкет в честь ее приезда.

Густ подошел к столу. Налил коньяку. Выпил. Еще налил. Подцепил вилкой сардину. А кто, собственно, запретит ему провести весело вечер? Он уселся и плотно поужинал. Допил бутылку коньяку и, шатаясь, подошел к телефону. Почему бы ему сегодня не развлечься? Он снял телефонную трубку и вызвал фельдфебеля Фкшера.

— Карину… Ко мне… Только там не застревай. Живо!

Через полчаса венецианку Карину Джованандо, одну из обитательниц публичного дома, доставили к Густу. Публичный дом в лагере был открыт специально для эсэсовцев. Отличившимся зеленым иногда давались талоны для входа в это заведение. Туда было отобрано более сотни красивых молодых женщин из женского лагеря. Бессильные, сломленные, они являлись безответными жертвами нацистов.

Полупьяный Густ встретил Карину жадным пронизывающим взглядом. Семнадцатилетней девушкой Карина закончила хореографическую школу и дебютировала в венецианском театре, когда ее отца, антифашиста Джозефа Джованандо, схватили чернорубашечники. Его повесили, а семью бросили в концлагерь. Тонкая, изящная венецианка, с большими черными глазами, чем-то напоминала Густу его жену.

Густ перехватил голодный взгляд невольницы, устремленный на яства. Не поднимаясь из-за стола, бросил:

— Подойди!

Стройная фигура и сильные точеные ноги балерины едва обрисовывались под грубым арестантским платьем. Густ наполнил бокал:

— Пей.

Он поднес бокал к ее выпуклым губам:

— Пей… живо!

Захлебываясь, морщась, Карина пила один бокал за другим. Когда глаза девушки затуманились, а ноги стали подкашиваться, Густ короткими нервными движениями раздел ее, не оставив на теле даже тесемки. Приказав не двигаться с места, сел, откинувшись в кресло. Несколько минут, не отрывая взгляда от обнаженного тела балерины, затягивался сигарой.

— Танцуй!

Карина очнулась от равнодушного оцепенения. Не все ли равно перед кем танцевать? Перед этим молодым развращенным эсэсовцем или перед наглыми и еще более развращенными слугами фашистов? Она танцевала. Желтый свет торшера выхватывал из полутьмы очертания гибкого оголенного тела. Она танцевала под визгливые звуки немецкого походного марша, который изрыгал огромный двенадцатиламповый радиоприемник. Танцевала до тех пор, пока Густ не выключил торшер. Тогда наступила бессонная, еще более отвратительная ночь.

Перед рассветом Густа разбудил телефонный звонок. Ночь казалась ему и без того короткой. Он швырнул трубку. Но звонок тотчас повторился.

— В чем дело? — заорал Густ.

Дежурный эсэсовец торопливо сообщал, что прибыла фрау Матильда и что помощник начальника караула сопровождает ее к дому Шуберта.

Густ подскочил к кровати и с силой тряхнул спящую. В следующий же момент та была на ногах.

— Живо! Собирайся!

Он кидал перепуганной девушке ее вещи и сыпал ругательствами. Пока Карина дрожащими пальцами застегивала пуговицы, Густ торопливо вызвал по телефону Фишера.

— Продери глаза, сонная свинья. Что? Матильда приехала… Нет, не встречать. Живо ко мне! Ко мне, говорю… Отведешь Карину…

---