Иноязычная фонетика в переложении на Кирилла и Мефодия напоминает мне
способность русского языка описывать всё двумя-тремя "матерными" оборотами.

Роршах, конечно, славно поработал. Его подход к толкованию симметричных
аморфных изображений умело использовал А.Толстой в сцене урока чистописания,
когда Буратино сунул нос в чернильницу и посадил на девственно белый лист
бумаги жирную кляксу. В моей интерпретации это явилось первым описанием
квази-дефлорации, при которой Мальвина (как натура с очевидной сексуальной
патологией) не сумела сохранить своего лица, а зарделась в напускном
негодовании. Деревянный человечек ничего из этого теста извлечь не смог,
но Мальвина навсегда стала его первым сексуальным чувством. Это вершина
табуированности, до которой и З.Фрейд добраться не сумел.

По поводу книжных издательств и их связи с моим ником. Я надеюсь, что
найдутся те, кто поверят в то, что при выборе последнего я долго колебался
между Парижем и Учпедгизом. Я убежден почти навсегда, что именно Учпедгиз
(а не Посев и Грани) сформировал моё трагически ущербное "Я", в котором
пресловутое диссиденство (как тип отношения) отсутствует. Это же я могу
сказать и про ГОЛОСА, о которых упомянул добрый человек ManuelFerrara.

В годы "железного занавеса" я не слушал ни "Голос Америки" из Вашингтона,
ни Европу с её свободой. Мне это было просто не интересно. Западная музыка
была на магнитофонах, политика на страницах газеты "Правда", а философские
откровения в ПСС классиков марксизма-ленинизма и изданиях тех, у кого они
ободрали всё им не нужное (немцев, англичан и немного французов).

Мне нравиться приверженность Bonasje к традициям советской мультипликации.
Те, кто способен фантазировать, догадываются, что образ медвежонка не
настолько очевиден, как это может показаться. Во времена неприятия
инакомыслия детские литература и мультипликация являлись одним из немногих
мест, где в иносказательной форме можно было донести до взрослых некие
банальные откровения с около политическим или иным душком. На безрыбьи
эти идеологические сопли со временем превратились в маленькие атомные
заряды, которыми (в конце концов) и был потоплен корабль дураков.

Вспомнилось из детства:

Три мудреца в одном тазу
Пустились по морю в грозу.
Будь попрочнее
Старый таз,
Длинее был бы мой рассказ.

Английская народная песенка в переводе С. Маршака