Гюнтер
( )
06/05/2018 13:52:25
ой, ой, ой...(+)

"смешались в кучу люди, кони..."(с)
Цитата:

Насколько мне позволяют судить мои скудные знания толкового деления на авиацию истребительную и истребительную авиацию ПВО во время второй мировой не было ни у кого, зачатки только, в частности у нас обе функции возлагались на одни и те же ИАПы


Увы, Вы не правы. Полки ПВО были и существенно отличались от обычных ИАПов.
1. Матчасть. Великолепнейший МИГ-3 создавался именно как самолёт ПВО. Ими были вооружены несколько полков ПВО Москвы. Марк Галлай служил в одном из них.
2. Поскольку МИГов на все полки ПВО катастрофически не хватало, их вооружали чем попало - к примеру, И-16. Но с дополнительным оборудованием - ночные прицелы, кислородное оборудование и т.д. Виктор Талалихин из 177 ИАП воевал на таком.
3. Лётчики. Летчик полка ПВО обязательно обучался ночным и слепым полётам, чего не умел рядовой фронтовой лётчик.
Цитата:

И конечно летчик ПВО (выполняя эту функцию) набивал больше


Нет. Больше набивали фронтовые лётчики, что у нас, что у немцев. Ни Покрышкин, ни Кожедуб, ни Хартман, ни Ралль не были лётчиками ПВО.

Цитата:

Примером в этом смысле является Горовец, сбивший то ли 7 то ли 9 самолетов в одном бою


Горовец- плохой пример, потому что:
- до сих пор неизвестно, сколько он самолётов сбил
- он не был лётчиком ПВО
- он погиб в этом же бою

А вообще... Просто прочтите цитату (без ссылки), которая лучше всего, на мой взгляд, раскрывает суть работы фронтового лётчика-истребителя:

Цитата:

Он попал на юг, степи были гладкие и выбеленные солнцем, их распределили по полкам и эскадрильям, повезло попасть сразу с двумя друзьями в одну часть. Полк, получивший короткую передышку, спешно пополняли людьми, перегоняли поштучно машины с тыловых заводов или восстановленные в армейских мастерских. Ожидалась большая активность, лето только начиналось, и молодых сержантов гоняли, как Сидоровых коз. Еще слава Богу, что была такая возможность. Никому не приходило в голову жаловаться, в училище, несмотря на плотную программу, всегда не хватало топлива, моторесурса, целых машин. Бились много, и бились страшно, уцелевшие учились и продолжали летать. «В школе вас сделали пилотами. Полк вас сделает летчиками. Истребителями вы можете стать только сами». Эти слова он услышал в полку в первый же день от нового командира и принял их глубже, чем, наверное, кто-либо другой.


Оба его друга погибли в первую же неделю после того, как их бросили в бой. Немцы не считались с числом, четверка выкрашенных в желто-черные цвета «мессершмиттов» падала сверху на набирающие высоту ЯКи, сразу разбивая строй. После этого каждый был сам за себя. Ему повезло пережить вынужденную посадку с заклиненным мотором, оставшиеся позади самолеты исчезли навсегда. Потом ему повезло понять, что если враг определит в группе дерущихся с ним истребителей слабака, то он убьет именно его. На фронте учатся быстро. Через две недели он имел первого сбитого – старый и тяжелый, как майский жук, «Хеншель-123» из группы, которая осталась без прикрытия в многослойном, пронизанном самолетами небе Украины. Сержант научился управлять машиной так, что прыгающие на них «худые» всегда сбивали кого-то другого, он научился смотреть почти прямо на солнце, наклонив голову по-бычьи и крутя шеей до самой последней секунды в воздухе. Его поставили ведомым к комэску, и они дрались в паре все лето, пережив почти всех в полку. От комэска он научился не бросаться, торопливо стреляя, на крупную группу истребителей, не атаковать девятку бомбардировщиков в плотном строю, не стремиться увеличить свой счет. Олег сформулировал для себя принцип, в котором не признался ни одному живому человеку – уверенный в его целесообразности, но не уверенный в «правильности» с точки зрения газетных штампов. Важнее всего в небе было выжить самому, затем – помочь выжить тем, кто дерется вместе с тобой, и только после этого – убить врага. Он знал лейтенантов, которые с горящими глазами садились в ЯК, чтобы насладиться дрожью пулеметов, поливая свинцом тяжелые крестоносные бомбовозы, чтобы крутиться в «собачьей свалке» с разъяренными шершнями угловатых «фридрихов» и «густавов», рисуя к вечеру по одной-две звездочки на борту и ослепляя среднячков, вроде него, блеском орденов. Все они сгорали через месяц-полтора. За два года войны ему не встретилось ни одного исключения. Ни один из давно воюющих, с перевалившим за десятку счетом сбитых, летчиков, которых ему приходилось знать, не был любителем воздушного боя. Гораздо вернее было вычленить отставшую от строя поврежденную машину, методично расстрелять стрелков, сблизиться и зажечь поганящую небо летающую падаль, чтобы она ввинтилась в землю, сотрясая Чернобыль и чахлые степные осины. Другое дело, что часто приходилось поступать так, как поступать было нельзя: атаковать без раздумий, драться в меньшинстве. Но на то она и война, что не всегда удается делать то, что считаешь нужным.

К лету сорок четвертого он уже имел девятнадцать сбитых и неожиданно вышел на первое место в дивизии.