Лунатизм - явление массовое, но его крайние формы в виде ночных
хождений по карнизам относятся к разряду исключительных. В нашей
немассовой культуре попытки прорваться в эту сферу предпринимали
Н.Гоголь и А.Куинджи, которые использовали для этого не соседский
забор, а сакральный Днепр. Завершить подобные изЫскания пытался
М.Булгаков в 32 главе "Прощение и приют" своего известного романа.
ссылка

Тутошнее обсуждение творчества нашего коллеги (далее просто РВМ)
естественным образом разделило читателей на "pro" и "contra".
Одни иронизируют над содержанием его Рекомендаций, которые носят
ненавязчивый облик брошюр и плакатов Санпросвета времён СССР.
Иные - признаются в любви к его несомненно гуманным стремлениям
облагодетельствовать символическим гвоздем все окрестные дырки
и дырищи.

В своем комментарии к одному из ранних отчетов РВМ я пожелал ему
творческих успехов. И не ошибся. Очевидно, что он являет собой
явный пример того, как бытие начинает реально искажать сознание.
Из психо-эмоционального подполья, которое пытался описать ФМД в
своем первом романе "Бедные люди", через подвиг преодоления наш
автор умудрился вознести себя на почти позолоченный приступок
к пирамиде успеха с вывеской "начальник отдела". Оттуда многое,
ранее казавшееся ненужным или невозможным, стало обретать
реальности инобытия. Члены сделались виртуозно универсальными,
а где-то (пока до/для конца не ясно) стал набухать аналог третьего
глаза, сулящий прозреть туда, куда современная сексопатология
ПОКА доступа не имеет. Это эротогуманизм или эротомания в духе
хлыстовства-скопчества, но только без ампутации эрогенных зон
(включая легендарную точку).

В отношении стиля изложения следует отметить стремление РВМ к лучшим
образцам отечественной литературы. Это "Темные аллеи" И.Бунина с их
выдуманной сдержанностью и бабочки В.Набокова, на крылышках
которых можно при желании обнаружить привкус педофилической пыльцы.
Милый бытовой нарциссизм автора (как отправной пункт) естественным
образом упирается в стремление преодолеть развалины анального типа
сексуальности, которые смутно напоминают о детских ректальных
удовольствиях.

В опубликованной Инструкции за краеугольные камни (это лишь моё
предположение) можно принять вот такое:

1. Если она кончила, а Вы еще нет, продолжайте дальше трахать ее,
... думая о чем-то постороннем.
2. ... всегда ставьте себя на место другого человека. Представьте себя
на месте проститутки и почему она этим занимается."

Постороннее (как иллюзия овладения) напоминает поэтические
спекуляции Ницше о ближнем-дальнем. Там ближнее всегда предает.
Если представить ЕГО как часть СЕБЯ, становится понятным, что эту
откровенную сцену самоимения лучше удалить в пространство
сублимации-вытеснения. И упражняться в нём с некоей тенью, которая
в этой эмоциональной геометрии почти не напоминает о том, кем ты
по-настоящему являешься, а выказывает в своей кривизне миражи, к коим
натурально приблизиться невозможно. Но думать не возбраняется.
Размещение на месте другого (не важно кого) доводит эту сценографию
до абсурдистского финала, где ты сам (уже не скрываясь) трахаешь самого
себя. В эти роковые минуты приходит осознание того, что ничего не изменилось
(ты «стал» другим, но не ИНЫМ). В безЫсходности выбранного пути змея
кусает себя за хвост и круг замыкается.

На Спасской башне (раньше она называлась Фроловской) бьют куранты.
В ГУМе выключают свет. Карусели перестают вертеться. Тени пытаются
прочесть иероглифы табличек на кремлевской стене. Вождь мирового
пролетариата сочится формалином. Саркофаг напоминает Прометея, прикованного
к невечному. В ночном небе сияют альфа и омега – навигационные огни
последней трансформации, после которой пустота приобретет всё, о чём
мечтала, станет хозяйкой здешнего и нездешнего. Бездна (без дна и покрышки)
проглотит наши сны. И смерть не разлучит нас.