Душа, каких похвал еще тебе, ворожее?
Ликуй: все обошлось примерно так, как ты рекла.
Всерьез на этот раз я превозмог небытие,
Воскрес, уехал вдаль, построил дом, завел щегла.
М.Щербаков
Что же это такое, что гундит, болит, сидит внутри и не высовывается, а чуть затронули ее поглубже, так понеслась, куда бездонные глаза ее глядят. Самое интересное в Душе, так это то, что она нас не спрашивает. Носится, куда ей вздумывается и хорошо, что хоть возвращается. Под утро. Усталая, довольная, иногда взлохмаченная, иногда понурая. Где была, что делала?
И чего не имется-то тебе? Ведь все есть. Спим, едим, пьем, развлекаемся на всю катушку. Кругом друзья ведь, музыка, шум-гам, тебя и не слышно и не видно. Цыц, говорю, сидеть и не вякать. Да она-то и не вякает, она тихоньку так стонет. Но стон этот заглушает весь остальной мир, со всеми его звуками. И к нему стоит прислушаться, она же не просто так болит-стонет. Плохо ей. Может, ее пожурить? Чего это она, понимаешь, суется, куда не попадя? Я давно запретила ей летать туда. Я говорю ей, у нас с тобой ничего не осталось в той маленькой квартире, где когда-то нам с Ним было здорово. Летать и заглядывать в окна, навевая мне, оставшийся в немом и недвижном сне, видения, как я отпираю своим ключом дверь и захожу в Его квартиру. Везде темно, но почему-то я отлично вижу. Он уже дома и даже уже спит, хотя, наверное, это глубокая ночь и он спит давно. Почему-то я догадываюсь, что он не один. Что заставляет меня, затаив дыхание, красться в комнату, чтобы посмотреть, с кем. Ты издеваешься надо мной, душа? Зачем это я крадусь, зачем я вообще ТАМ?
Я же просила тебя – забудь, а? Летай себе в других местах, не надо ждать того, что никогда не случиться. Хотя, почему-то я знаю, что случиться. Или вернее, знала. Знала с самого того позднего и слякотного ноябрьского вечера, когда растирая по лицу тушь, ехала по МКАДу от Него. Нет, я не уехала, я сбежала. Я выжидала время, затаившись, укрывшись толстой коркой, я все ждала и знала, что мое время придет. И оно ... пришло. Мое ли это было время, или мне показалась, теперь уже не помню. Я категорически не могла собирать свои вещи при нем и сбежала, когда он уехал в командировку. Помню, что когда он вернулся и все сразу понял и позвонил мне, он долго не мог поверить.
Конечно, я не увезла все за один раз и за два не увезла и за три. Я так спешно собиралась, что даже забыла шкатулку со своими безделушками. И до сих пор я совершенно точно знаю, что на кухне стоит салатница, подаренная мне на день рождения, а в комнате – изящная прозрачная вазочка из тонкого стекла. Вот бы знать, стоят ли в ней цветы. Хотя, зачем? Теперь-то, зачем? А ванной мои полотенца. А зачем ты все это перебираешь? - Нравится!
Я появилась там с тех пор еще три раза. Почему-то больше всего запомнился второй. Тогда, помнишь, нам с тобой показалось, что все вернулось на круги своя, и что ты снова обретешь здесь свое теплое и все-таки временное гнездо. А я увезла тебя на утро и даже ничего не обещала. И это было в последний раз, когда утро мы встретили вместе с Ним. Возвращаться обратно было нельзя, это ловушка самообмана.
По прошедствии времени, боль становится прозрачнее, переносится легче. Наверное, я
все-таки люблю его, но не сегодняшнего, а того, прежнего. От прежнего, кстати, почти ничего не осталось. Только одеколон, который так ему подходит. Это я ему подарила когда-то, а он так его и не сменил. Этот запах вызывает помутнение рассудка, прошлое возникает в настоящем коротким уколом в сердце. Но оно продолжает биться, и я живу и буду жить дальше. И все будет вполне терпимо. Вот если бы душу можно было привязывать на ночь, как собачку, сажать на поводок. И чтобы она сидела молча и не мучала меня картинами жизни, которой больше нет и никогда не будет. Нет и не будет. Нет.